О смысле жизни в религии и философии

^{Какой человек отважится «научно опровергнуть» этику Нагорной проповеди, например заповедь «непротивления злу» или притчу о человеке, подставляющем и левую и правую щеку для удара? И тем не менее ясно, что здесь, если взглянуть на это с мирской точки зрения, проповедуется этика, требующая отказа от чувства собственного достоинства. Нужно выбирать между религиозным достоинством, которое дает эта этика, и мужским достоинством, этика которого проповедует нечто совсем иное: «Противься злу, иначе ты будешь нести свою долю ответственности, если оно победит». В зависимости от конечной установки индивида одна, из этих этических позиций исходит от дьявола, другая – от Бога, и индивид должен решить, кто для него Бог и кто дьявол.}

^{Макс Вебер, «Наука как призвание и профессия»}

Как нам известно, мать Макса Вебера, Элена Вебер, была кальвинисткой и строго следовала принципам кальвинизма. Интересны и ключевые моменты этого учения. Жан Кальвин был сторонником доктрины самоопределения и абсолютного суверенитета Бога в спасении человеческой души от смерти и вечного проклятия, в которых Кальвин развил учение блаженного Августина (что важно для нас — одного из основателей экзистенциализма) и других христианских богословов. — Между Богом и человеком пропасть, — считал Кальвин, — судьба человека предопределена ко спасению или к гибели, но каждый должен трудиться во славу Божию на земле. В отличие от православия или католицизма, богатство для человека — благо, но использование богатства в свою пользу не принесёт спасения, а будет спасением лишь в том случае, если оно будет использовано на земле, этом мире греха и смерти, во славу Божию.

«Существование предшествует сущности» (Жан-Поль Сартр). Задумка Бога о человеке возникла прежде сотворения человека. Но чтобы прийти к смыслу собственного существования (и в некотором смысле результату существования — посмертной участи, спасению или гибели), было бы полезно для нас определиться, что такое спасение и какие существуют к нему пути. Спасением, или преодолением конечности бытия, в христианстве называют исцеление от греха и его последствий. И если спасение, в представлениях верующих людей, состоит в образе рая до грехопадения, со смыслом гибели всё не так ясно. Поэтому имеет смысл разобраться с этим отдельно, взяв святоотеческие источники ввиду их многочисленности и единения суждений.

«И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан. 12: 2); «И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (Мф. 25:46); «Кто будет хулить Духа Святаго, тому не будет прощения вовек, но подлежит он вечному осуждению» (Мк. 3:29); «Не познавшие Бога и не покоряющиеся благовествованию Господа нашего Иисуса Христа… подвергнутся наказанию, вечной погибели» (2 Фес. 1:8, 9). Некоторые святые отцы понимают эти слова однозначно и буквально. «Как наказания вечны, так и вечная жизнь не должна иметь впоследствии какого-либо конца» (Иероним Стридонский. Четыре книги толкований на Евангелие от Матфея). «Ибо если будет когда-нибудь конец мучению,  то и вечная жизнь, без сомнения, должна иметь конец. А если не смеем думать сего о жизни, то какое основание полагать конец вечному мучению?» (Василий Великий. цит. по: Макарий (Булгаков), митрополит. Догматическое богословие).

Однако, существуют и другие мнения, без преувеличения великих святых отцов.

«Если человек говорит, что лишь для того, чтобы явлено было долготерпение Его, мирится Он с ними здесь, с тем, чтобы безжалостно мучить их там — такой человек думает невыразимо богохульно о Боге, в соответствии со своим ребяческим сознанием: он отнимает у Бога Его доброту, благость и милосердие — то, благодаря чему Бог на самом деле терпит грешников и злодеев. Такой <человек> приписывает Ему страстность — будто Он не согласился на их мучение здесь, так как уготовал им более тяжкое зло в обмен на кратковременное терпение. Такой не только не приписывает Богу что-либо правильное и достохвальное, но клевещет на Него» (Исаак Сирин. «О божественных тайнах и о духовной жизни»).

«Он для того и создал нас и привел в бытие, чтобы сделать участниками вечных благ, чтобы даровать Царство Небесное, а не для то­го, чтобы ввергнуть в геенну и предать огню; это не для нас, а для дьявола, для нас же из­древле устроено и уготовано Царство… Итак, геенна приготовлена не для нас, но для него и ангелов его, а Царство для нас уготовано еще до создания мира» (Иоанн Златоуст. Полное собрание творений. К Феодору падшему увещание 1-е).

«Во гласе Господа ад получил предуведомление приготовиться к последующему Его гласу, который совершенно упразднит его» (Ефрем Сирин. Собрание творений. Толкование на Четвероевангелие).

«Где геенна, которая могла бы опечалить нас? Где мучение, многообразно нас устрашающее и побеждающее радость любви Его? И что такое геенна перед благодатью воскресения Его, когда восставит нас из ада, соделает, что тленное сие облечется в нетление, и падшего во ад восставит в славе?» (Исаак Сирин. Слова подвижнические. Сл. 90.).

Хочется отметить, что психика человека, со времени 3-4 века, когда кипели страсти о вечности адских мук, серьёзным образом изменилась. Общество развивается, предоставляя новые границы психических возможностей. Таким образом, современный человек мыслит совершенно иным образом, также он совершенно иным образом чувствует, переживает, домысливает. Обращаем внимание и направление, в котором он мыслит. Сейчас, в нашем обществе, очень актуален вопрос о пришествии антихриста. Думали ли об этом первые христиане? Конечно, такие мысли им даже не приходили в голову, они просто радовались спасению. «И каждый день единодушно пребывая в храме, и преломляя по домам хлеб, они принимали пищу в веселии и простоте сердца» (Деян. 2:46).

Итак, в настоящем, верующий человек, твёрдо стоящий на точке зрения, что муки бесконечны, сознательно или бессознательно уверен, что сам он мучиться не будет, что наталкивает на мысль о его гордыне. Если уверен, что будет — это уже мазохизм и медицинский вопрос; то же относится и к принятию того факта, что будут мучиться, также бесконечно — другие. Таким образом, вопрос из богословской стези переходит непосредственно в стезю медицины и психиатрии. Об этом также говорят святые отцы:

«Есть люди, которые желают своим врагам или врагам Церкви погибели и мук в адском огне. Ты говоришь, что он злодей, и пусть горит в адском огне. Но спрошу тебя: — если Бог даст тебе хорошее место в раю, но ты будешь видеть в огне того, кому ты желал огня мучений, неужели и тогда тебе не будет жалко его, кто бы он ни был, хотя бы враг Церкви? Или у тебя сердце железное? Но в раю железо не нужно. Там нужны смирение и любовь Христова, которой всех жалко. Кто не любит врагов, в том нет благодати Божией» (Старец Силуан Афонский. Часть II. Писания старца Силуана).

Очень много писал о вечных (длительных — прим. моё), но не бесконечных муках известный современный богослов и профессор Московской Духовной Академии и Семинарии Алексей Ильич Осипов. «Так что же? Спасаются одни православные, а из православных спасается только горстка праведников? Бог что же, не знал, когда творил человека, что почти все погибнут? Ну и хорош же ваш Бог. А вы говорите, что Он любовь. Какая же это любовь, хуже не придумаешь!» (А. И. Осипов. Посмертная жизнь души).

Возвращаясь, однако, к предопределению итогов человеческой жизни, мы находим единственный ответ на вопрос. Кажется правильным и тот и иной подход, поскольку знания о посмертной жизни попросту отсутствуют. Вспоминая апостола Павла, «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1 Кор., 13:12). Для нас, людей, живущих в пространственно-временном континууме, итоги не предопределены ввиду человеческой свободы; на высшем, непознанном уровне, они могут быть предсказаны также, как гипотетически могут быть предсказаны математической моделью при наличии всех исходных данных.

Итак, закончив с темой спасения и гибели перейдём к основному вопросу — смыслу человеческой жизни. Один из продолжателей учения блаженного Августина и Сёрена Обю Кьеркегора, величайший немецкий философ Мартин Хайдеггер, определил понятие «Dasein«, «вот-бытие» — феноменологическое определение того, что мы называем «человеческой реальностью», «человеком». Это определение является логическим следствием первичности бытия по сравнению с сущим: дерево «есть», животное «есть», небо «есть», но только человек «есть» в специфическом аспекте — как единственное сущее, которое может задавать себе вопрос об этом «есть» — о смысле бытия. Мартин Хайдеггер исходит из того, что мы обладаем некоей «бытийной понятностью» — то есть даже не задумываясь о смысле бытия, мы приблизительно понимаем, что всё вокруг в каком-то смысле «есть», и потому всегда имеем делом с cущим в его бытии. Анализ «Dasein» — первый этап на пути к выявлению смысла бытия. Это не «вещь-в-себе», не антропология и гуманизм, не философия жизни, это попытка выявить структуру этой смутной «бытийной понятности», присущей «вот-бытию».

Не вещи определяют человека, не внешнее бытие, как говорили марксисты, определяет сознание, а человек как бытие определяет вещи, потому что вещи могут менять свои функции или вообще могут не иметь никаких функций. Бытие вещей мира определяется лишь в той степе­ни, в которой они могут «быть используемыми человеком». Человек, используя вещи мира, изменяет и сам мир, а меняя мир, формирует и изменяет самого себя. Да и сам человек, проживая день за днём, проживает его не так, как проживают домашние животные или скот; человек реализует свой проект, будь он последним бомжом под мостом или руководитель высшего звена. И, в отличие от французских экзистенциалистов, свой проект, осуществлённый в других, как открытие для них возможностей свободы — бесконечен, он преодолевает смерть на этой земле. В этой парадигме теряется и проблема мира и бытия. «Человек — не монада, и вовсе не на познании зиждется его отношение к миру. Он — просвет, раскрытие мира, поэтому проблема, есть ли мир и как его бытие может быть доказано, в качестве проблемы, поставленной человеком, лишена смысла». То, что человек дал своей семье, своим ученикам, своему народу, какие открыл возможности — его деятельность не исчезнет после смерти, хотя его экзистенция прекратится здесь, на земле. «Стать свободным перед лицом собственной смерти — значит распознать среди суетных такие возможности, которые, будучи правильно выбранными, окажутся недостижимыми для смерти».

Человек живёт в грусти, поскольку он не осуществляет себя. Жить для других, для осуществления свободы других — это, по Мартину Хайдеггеру, есть подлинная экзистенция. Живя для других, человек приближает себя к Богу и Бог приближается к человеку. В этих же категориях мыслили и экзистенциальные психологи. «Человек не ищет удовольствия, он ищет смысл, а удовольствие — побочный продукт смысла», — писал Виктор Эмиль Франкл. Не верить ему нельзя — Франкл был одним из выживших в нацистских концлагерях и изучал, как узникам в безысходной и трагической ситуации удавалось найти смысл жить дальше. Для Ирвина Дэвида Ялома противоядием от бессмысленности выступает вовлечённость. Альфрид Антон Лэнгле выделил ещё три дополнительные мотивации, предваряющие волю к смыслу: «Я есть – могу ли я быть?», «Я живу – нравится ли мне это?», «Я есть я – чувствую ли я собственную самобытность и неповторимость?». Смерть, одиночество, смысл и ответственность — экзистенциальная психология не была согласна на меньший размах. Это направление — удачный пример того, как религиозные и философские мысли нашли своё практическое применение.