Психоанализ и наука

Поскольку психоанализ — это неформализуемая реальность опыта личностных отношений, он не является наукой. В психоанализе мы имеет дело с чем-то, что не может быть предметом. То, что на самом деле является предметом или объектом, одновременно является и инструментом порождения. Это такое аналитическое взаимодействие, внутри которого возникает предмет, но то, как рождается предмет, одновременно является тем, что позволяет видеть этот предмет. Порождается новая структура, поскольку предмет и то, чем мы видим — это одно и то же. Поэтому одни и те же действия, совершённые аналитиком по отношению к каждому из своих анализандов, могут привести к разным результатам. Ненаучность психоаналитической теории вводит в замешательство известных представителей аналитического мира, поэтому они пытаются тем или иным способом «втиснуть» психоанализ в рамки нынешних представлений о науке. Надеюсь, это никогда не произойдёт, ведь психоанализ — один из фундаментальных способов познания себя и объяснения окружающего мира, наряду с наукой и религией. Да и сам жизненный мир — это окружающий мир, он вненаучен и преднаучен.

А что же наука и является ли она собственно «научной», не находится ли она сама в глубоком кризисе? «Кризис какой-то науки означает, что ставится… под сомнение её подлинная научность, весь её способ постановки задач и методология»¹. Когда мы пытаемся объяснить, как устроена окружающая нас техника или почему происходят те или иные явления природы, мы неосознанно популяризируем полученные нами научные знания. Современная наука давно превратилась в технэ, в виртуозное искусство вычислений.

Например, Гуссерль утверждает, что изначальный смысл начальных чисел арифметического ряда нам дан в категориальном созерцании. Там, где мы переходим к большим числам, которые мы не можем схватить непосредственно, математика теряет свой изначальный смысл и превращается в дедуктивные исчисления, в пустое логицирование. Математика становится игрой со знаками, напоминающей игру в шахматы. Нынешняя наука забыла своё истинное предназначение, так как её развитие было обусловлено утилитарными и прикладными целями. И, действительно, современную реальность математической науки мы давно стали понимать как подлинную реальность, а окружающий нас мир мы рассматриваем как средство для постижения этой реальности — то, что Гуссерль называет «объективацией».

Аналогично и с геометрией. Возникшая в ответ на потребности практики землемерия геодезия, вырабатывая стандарты, меры и механизмы измерения, постепенно трансформируется в совершенный мир геометрии: «эмпирическая геодезия и её эмпирически-практические объективирующие функции по мере преобразования практических интересов в чисто теоретические интересы стала идеализированной геометрией и вместе с этим оказалась пронизанной чисто геометрическим способом мысли. Итак, геодезия подготовила универсальную геометрию и её «мир» чистых предельных форм. Ужас науки состоит в абстрактности: идеальная геометрия, отчуждённая от мира, становится «прикладной» и вместе с тем в известном смысле всеобщим методом познания реальности.

Это и является настоящим кризисом наук. Постепенно научные исследования целиком и полностью сводятся к конструированию математических предметностей и поиску математических формул — метод математизации становится самодовлеющим, он оттесняет на задний план объект своего исследования — жизненный мир. Представители науки уверены, что те результаты, которые они получают и есть объективные истины, что мир таков, каким они его создают. Гуссерль пишет: «Но природа сама по себе полностью нематематизирована и не может мыслиться как единая математическая система. Следовательно, она… не может быть выразима в некоей единой математике природы, а именно в той, которую естествознание непрерывно ищет как всеохватывающую систему законов»².

Но, помимо кризиса, также важно иметь аподиктическое основание для построения всех наук, поскольку науку, как способ постижения знания, нельзя основывать на предположениях, мнениях и вере. С другой стороны, не исключено, что весь способ нашего «научного» мышления может быть основан на роковых предрассудках; что существуют псевдонаучные философские конструкции, выдающие себя за «строгую науку». Гуссерль пришёл именно к такому убеждению: о «принципиальной незавершённости естественнонаучного и математического знания», то есть неясности самих оснований наук: «Чем глубже я анализировал, тем сильнее сознавал, что логика нашего времени не доросла до современной науки, которую она всё же призвана разъяснить»³.

Таким образом, предоставим науковедам возможность разбираться с научностью и вопросом об основаниях каждой науки. Ведь может оказаться, что подлинная наука не так и далека от психоанализа, как может изначально показаться.